Буй конфисковали у северокорейских браконьеров сотрудники Дальневосточного морского заповедника. Здоровый шар толстого бутылочного стекла, оплетённый верёвочной сетью, валялся на дворе кордона. Я накинула на руку ручки-канаты, имитируя сумочку. Сумочка была диаметром с полметра, я смеялась – начальник охраны сказал: «Нравится? Забирай!»
Мы с Геной повезли Буй в аэропорт Владивостока. Это были дни сумасшедшей любви. Явиться на посадку со стеклянным буем вместо сумки казалось логичным. Логичным казалось взрывать фейерверками лужи, въезжая в них на скорости, руками вынимать мякоть из арбуза и слизывать друг с друга сок, дарить мигающие пластиковые сердечки, искать в тайге следы тигра и шептать: «Обожаю».
Факел вовсе факелом не был. Это было вообще неизвестно что. Это продолжает быть неизвестно чем. Никакой романтической истории с Факелом не связано. Я купила его на блошином рынке за сто рублей у молодой неразговорчивой женщины, которая сказала, что это вещь её мужа. Нет, она не знает, что это. Нет, мужa уже нет в живых. Нет, больше спросить некого. Да, хотела за 200, но за 100 отдам.
На ручке закреплён металлический параллелепипед размером с кулак. Боковые стенки параллелепипеда толщиной около сантиметра, в каждой – по два ряда отверстий. Напротив ручки – дверца на шарнире, будто крышка – тоже с дырками. Внутри – следы гари. На донышке отлита цена: 1р 23к.
С друзьями мы без конца вертели Факел, пытаясь разгадать его предназначение. Может, напихать в него пакли, смочить её в керосине и поджечь, держа за ручку? Но зачем?
Через много лет кто-то рассказал мне, что в СССР с помощью этой штуки смолили деревянные лыжи. Такая информация скорее расстроила меня – в качестве загадки Факел казался многогранней.
Праздник «Буя и Факела» – так я назвала вечеринку, посвящённую необычным предметам – так случился мой камингаут, декларация любви к вещам, предназначение которых не очевидно. Буй и Факел стали флагманами той коллекции, она пополнялась годами.
Годами ко мне приходили гости, чтобы повертеть в руках тот или иной предмет – и в конце концов догадаться: это же костяная клетка для сверчка! А металлическими палочками с круглым набалдашником мнут мяту в стакане мохито. Вот – приспособление для варки яиц в форме куба. Это – точилка для сменного лезвия бритвы. Крючок – чтобы по утрам затягивать корсет, а щипцами слоновой кости растягивали лайковые перчатки. Карманный серебряный венчик с выдвижным механизмом – помешивать шампанское, чтобы не дай бог не чихнуть от пузыриков. А массивная черная коробка с шайбой на проводе – так это слуховой аппарат 1931-го года…
Когда началась война, которую я теперь называю первой, пришло время уехать. Я прощалась с московской квартирой – таскала мешки в благотворительный магазин, отправила машину с Буем и Факелом на дачу, раздавала вещи друзьям.
Вечно влюблённому Шуре – картину с огромным жуком, ужасно красивым и похожим на таракана. Его нарисовала первая жена моей первой любви, неразделённой, несчастной и усатой как таракан. Он (любовь) потом застрелился из ружья в соседней со второй женой комнате.
Беспокойной Вале – одеяло с утяжелением, его изобрёл родитель ребёнка с аутизмом, чтобы ребёнку было легче прятаться от мира под тяжёлым одеялом. Потом оказалось, что мы все немного аутисты, под грузом спим лучше, и такие одеяла стали продаваться в обычных магазинах. Спи спокойно, Валя.
Хрупкой Жене – керамическую лодочку с гранатами, тонкую вазу для фруктов ручной работы. Я привезла её из зимней Болгарии, мы поехали туда кататься вместо Гудаури, потому что в Грузии, стране гранатов, шла война. Нулевая - я тогда не нумеровала войны...
Пятнадцать коробок отвезла на Почту России – отправила на адрес моего нового дома – в Израиль.
Теперь там, где мои вещи, началась война.
Та, которую я называю второй.
