В тот день все чаты завыли об одном и том же на разный лад:
—Мы уже нагулялись с вставными клыками, мы уже вылили всю кровь из пакетиков, мы уже потыкали тыквы ножами.
Давайте нам Новый год!
—В пункты выдачи уже выехали гирлянды, тётя Зина сменила сменила кукурузу на мандарины.
Давайте нам Новый год, а иначе мы вам!..
Девочка вышла из дома, чтобы посмотреть, чем ноябрьский снег отличается от февральского, снять пробу и узнать, почему не приходит Новый год, когда его так требуют. Снег был и сверху и снизу весь нелепый, сверху больше походил на бумагу, которая сыпалась из измельчителя, а снизу просто был не к месту на желтых листьях и портил картину.
Девочка думала: «Дураки, вы деревья видели? Снег-то белый, а деревья-то зелёные. Мужик с бородой не придёт к зелёным деревьям, он их никогда не видел». Девочка Новый год не ждала, но ей нравилось выбрасывать недели в мусорку, вырывать и мять бумагу, просто так.
В такую погода ни прямо, ни налево, ни направо идти было некуда, все тропы были исхожены, за углом не было никакой тайны. Поэтому девочка стала ходить кругами, повторяя круг трамвайного кольца, и как-то случайно оказалась в цветочном магазине.
Там продавщица смотрела сурово, как заводчица кошек, которых не хотела отдавать, но деньги заставляли ЕЁ расставаться с любимыми. Девочка ходила вокруг колонны в центре, пролетая мимо ромашек, роз, гиацинтов, смешивая их все в воображаемый букет. Через 5 минут продавщица занервничала, как бы девочка что не украла, поэтому стала предлагать девочке разные растения, наверное самые свои нелюбимые. «Вот, возьмите ромашки на удачу, вот, возьмите, фиалки, фиалки к встрече, смотрите, какие гиацинты!». Но девочка увидела Азалию — только она была похожа на зеленые деревья под снегом, и унесла её домой. А продавщица, кажется, расстроилась.
С Азалией у девочки сразу сложились непростые отношения. Первые 3 дня девочка не кормила Азалию, потому что в инструкции прочитала, что она очень прихотлива, явно не для начинающих садоводов. Вода — только с щелочью и кислотами, температура — только 18 градусов, никакого солнца и никакой тени, подойдет только что-то среднее между солнцем и тенью, воду перельешь — корни сгниют, воду не дольешь — корни высохнут, а вообще Азалия любит холод и льдинки, холод напоминает ей о зиме.
Девочка лежала на диване, смотрела на Азалию и плакала, потому что понимала, что принесла цветок домой, чтобы убить. Иногда они разговаривали: «Я ем что попала, сплю где попало, сплю с кем попало, а ты! Эх, ты, Азалия, зачем ты такая сложная». Но слезы не интересовали Азалию, её интересовала только прохлада и кубики правильного льда у корней.
Девочку ничего ОСОБЕННО сильно не интересовало, даже приближающаяся смерть Азалии. Девочка спала, ела, работала и раз в неделю разговаривала с родственниками. Вот так:
— У тебя-то как дела, что нового? — спрашивали родственники
— Работаю — отвечала девочка
— А ещё?
— Ем
— А ещё?
— Сплю
— А ещё?
— Работы много
— Ешь хоть?
— Иногда
— Спишь хоть?
— Постоянно
— Шапку надела?
— Надела
— Шапку надень.
Про Азалию никому рассказывать не стала, но на четвертый день начала её поить из носатого кувшина, в котором уже полгода стоял один и тот же фильтр, и фильтровать давно бросил. Чувствовала своё сухое горло, ползла от дивана к кувшину, пила прямо из носа, не доставая стаканов, а потом тем же носом тыкала в Азалию. Вода разливалась по полу, затапливала паркет, а до Азалии почти не доходила. Тогда девочка первый раз решились раздвинуть листву, чтобы кувшин дотянулся до корней. Она дотронулась пальцами до сухой земли. Азалии было тесно в маленьком пластиковом горшке и она заплакала листьями на пол, но почва наконец-то стала влажной.
«Тогда, — подумала девочка, — я тебя понюхаю, ты цветешь и должна пахнуть». Нос девочки полностью помещался в самый большой белый цветок. Девочка подумала, что если бы Азалия могла, она бы его откусила, и ей было нестерпимо стыдно.
Ночью девочке снились прошлые жизни Азалии. Она видела, как графиня из семьи Рододендроновых гуляет по саду в белом кружевном платье в траве, усыпанной изумрудами. Ветер уносил её белую шляпу, она смеялась и бежала за ней, падала в траву и сливалась с ней, пока не прибегала прислуга. Они поднимали её втроём, вели переодеваться к обеду и затягивали корсет в шесть рук, создавая вокруг графини круг из ниток, как-будто готовили её к сожжению за колдовство. По вечерам графиня пряталась от прислуги в оранжерее из стекла и железа. Она не зажигала лампу и запирала двери, воткнув в ручки палку и молча плакала рядом с цветами под лунным светом.
Девочка проснулась от того, что в квартире было страшно жарко. Она не выключила гирлянду, когда засыпала, и огоньки бились очень быстро, в ритм с сердцем девочки. Цветы Азалии за пару часов сна вытянусь, как-будто хотели по стене сползти и вырвать провод от гирлянды из розетки, чтобы им обеим спокойней спалось. Девочка не стала вставать, чтобы открыть окно и выключать гирлянду, она отвернулась от Азалии и в бессилии уснула во второй раз. И ей приснился второй сон.
Это была обычная ванная комната девочки, только с одним недостатком — не было двери. Дверь кто-то вынул и приделал на её месте кусок стены. Девочка собиралась на свидание и лежала в сухой ванной, вода только начинала набираться. Перед девочкой были разложены инструменты — ржавая бритва, щипцы и кусачки для ногтей. Она попеременно брала эти предметы в руки и то отщипывала кусок волос между бровями, то откусывала кусок кожи у большого пальца на руке, то водила ржавой бритвой по ногам, но та уже ничего не брила. Из крана шла горячая вода и с каждой секундой она становилась горячее, пока не превратились в кипяток. Пар заполнил всю комнату, но варенная девочка так и продолжила возиться со своими инструментами.
Всю ночь Азалия продолжала расти из последних сил, пока не выбралась из горшка вместе с сухой землей. Она открыла окно, выключила гирлянду и тихонько, чтобы не разбудить девочку, подмела остатки земли. Она напилась холодной воды из под крана, умыла свои пыльные листья и ушла в неизвестном направлении.
Утром девочка проснулась в оживляющей прохладе. На столе стоял пустой горшок, а в горшке была записка с надписью, сделанной удивительно чётким почерком: «Дело не в тебе».
