С Ниной это случилось впервые, когда ей было шесть. Она со всеми шестилетними обязанностями справлялась как могла хорошо, но было одно но, которое очень беспокоило родителей — никак не получалась буква Р. Иногда получалась Л, а если и Л не выходила, то буква просто выкидывалась из слова, в наказание за то, что не выговаривается. В подготовительной Нину отправили к доктору, который выучился говорить Р и решил, что жизнь положит, чтобы никого и никогда в жизни злые мальчишки не заставляли повторять «трактор» и «рефрижератор», а добрые усачи в мягких креслах — родители, расставание, работа, рождение, рана.
В группу набралось 5-6 детей, и они занимались с пыльном кабинете в самом дальнем углу школы — в основном все искали потерянную Р, но были и такие, кто потерял больше букв, или терял выборочно, сегодня говорю, завтра не говорю. Пробовали разное: водили по зубам языком, пока не отвалится и пристраивали к букве Р букву Д, чтобы изобразить мотор. Шестилетки сидели за партами как профессиональные гонщики, готовые стартовать. Добрый доктор давал отмашку и на весь коридор, вместе со слюнями и соплями, раздавалось Д-Р-Р-Р, и доктор был доволен.
Но на Нине фокусы с буквой Д и мотание языком не сработали. В кабинете буква Р была, и доктор клялся родителям, что сам слышал и видел, но до дома Нина её не доносила. Близился первый класс и доктор пообещал родителям новый фокус, который точно сработает — фокус со щеткой. Нужно было только обрезать щетину, а дальше рефрижератор наконец бы зарычал.
Мама купила Нине красивую красную щетку, папа пообещал отрезать все лишнее. Но в тот вечер папа задержался на работе, а Нина сидела у себя, рисовала букву Р в тетради и догрызала последние ногти в ожидании. Близилась ночь, наступило время решительных действий. Нина не могла расстроить доктора, маму и папу, поэтому достала свои детские ножницы, разорвала упаковку от щетки и стала стричь щетину, придерживая ее маленькую голову своим маленьким большим пальцем. Получилось что угодно, но не то, что было нужно. Нина знала это и тряслась от ужаса, мысленно переносясь в завтра.
Она выключила свет и спряталась под одеяло вместе с испорченной щеткой. Тени деревьев бегали по стенам, из окна лился холодный свет луны и последнего фонаря, и в этой страшной ночной тишине Нина услышала шепот. «Спрячь ее, спрячь ее» говорили деревья, «закопай ее, закопай ее» говорил фонарь», никто не узнает, никто не узнает« говорила луна. Нина выбралась из под одеяла, подошла к огромному горшку с длинным фикусом и вбила глубоко, как колышек, испорченную щетку в землю, засыпала сверху, а упаковку выбросила прямо в окно.
Утром ее ругали за обкусанные и грязные ногти, но о щетке все забыли, кроме Нины. Только для нее существовал этот новый мир, мир, о существовании которого никто не знал. Она шла по улице и чувствовала себя волшебницей, собирала в кулаки ветер и думала, что ветер дует, потому что она приказала ему дуть. Она не слышала, что ей говорят мама и папа, бабушки и дедушки, она думала только о щетке глубоко под землей, первом секрете между Ниной и ночью.
В то время секретами были принято делиться с друзьями, но про щетку Нина не рассказала никому. Зато стала делиться обретенной мудростью позже, в школе. Если одноклассница получала тройку и переживала, что родители отберут телефон, Нина вела ее на задний двор школы, вырывала страницу из дневника, крошила ее на мелкие кусочки и говорила: «Копай, сейчас зарывать будем». На даче помогла мальчишкам зарывать мертвых лягушек. Они клялись, что не знали, что если лягушку положить в шкатулку без воздуха и воды, она умрет, и Нина, как хороший друг, помогала скрыть преступление. Она приходила в гости к бабушке, и та говорила ей, что сильно болеет, но добавляла: «Ты только матери об этом не говори». Нина кивала, писала болезнь на бумажке, аккуратно закапывала у подъезда и шла дальше, как ни в чем не бывало. Папа с мамой давно не жили вместе, с папой Нина встречалась обычно после дня рождения, он говорил: «Я знаю, тебе подарили. Одолжи две тыщи. Только маме не говори». Нина кивала, доставала деньги, делала новый прикоп. В 16 с подругами зарывала целые тома дневников в цветочных обложках, выезжали за город с лопатами, искали место получше и вместе копали.
Так все и длилось, пока в 11 классе Нина не оглядела перекопанную землю вокруг дома и поняла, что слишком хорошо помнит, где закопан каждый секрет, и решила, что пора уезжать из города.
***
Нина выросла, но не до конца, потому что у всех было имя, которое складывалось пополам, а у нее было Ни-На, и всё. Она днями и ночами бродила по чужим улицам и городам, оставляя за собой след из маленьких ямок в земле, иногда встречала таких же копунов, и между ними возникала молчаливая солидарность, как у собачников — присел, вырыл ямку, засыпал землей, иди в другую сторону.
Иногда случались странности. Старичок на улице подошел и спросил:
— Не подскажете, Нина, где север?
И Нина думала: «Во-первых, откуда он знает мое имя, во-вторых, забыла, где закопан компас, в-третьих, кому нужно знать, где север в современном мире, где все врут»
— Север где, кафе Север? Не знаете?
— Не подскажу
— Не знаете или не подскажите?
— Скорее не знаю, чем знаю
Иногда ключи входили резьбой не туда по старой памяти, в той квартире было резьбой вверх и вправо, здесь резьбой вниз и влево, поэтому не открывается. Иногда было такое чувство, что потерялось что-то большое, но Нина не знала что и при каких обстоятельствах. Чтобы узнать, она пошла по следам, вдоль своих ямок, выкапывая по дороге всякий мусор, бумагу, мелочи, непонятно зачем остававшиеся под землей. Нина думала: «Это все ерунда, не то. Где закопан мой первый поцелуй, где закопана моя первая подруга, где закопаны фонари и небо, где закопан вкус какао, где закопано субботнее утро. Все не то, ерунда».
Искала, искала, но так и не нашла.
