Что нужно, чтобы поверить, что скоро умрешь? Не так важно от чего — от ракеты ли, от капота вишневого шеврале или от внезапного рака мозга.
И стоит ли полагаться на интуицию в этом случае? А главное — как не перепутать ее с истерическим складом личности?
Моя героиня раздумывает над тем, чтобы написать завещание мужу и коротенькие аудио своим детям. Ну, чтоб они в любой момент могли переслушать и почувствовать, что мама рядом. Очень боится, что обидятся, если она умрет. Она даже делает попытку записать аудио. Но после третьего слова начинает реветь.
Вдруг, решившись на аудио и завещание, она сама себе подпишет смертный приговор? Интересно было бы увидеть какую-то статистику: быстрее ли умирают люди, написавшие завещание? Ну, вдруг у вас есть. (Если есть, пришлите ссылку, пожалуйста).
Моя героиня едет в автобусе. За окном солнечный осенний день. Желтый как новая тряпка для мытья посуды. Моя героиня знает, куда едет. Собственно, куда и планировала: купить ценную в быту вещь с маркетплейса. Автобус кружит по однообразному спальному району. Героиню подташнивает.
Что, если я правда скоро умру? Понадобится ли мне вафельница? Будут ли дети печь вафли без меня? Вспомнят ли они, что я купила ее накануне гибели? Жгучая слеза приветствует пухлого пассажира напротив из-под стекла очков.
Нужно зайти в магазин и купить красные нитки. Я давно обещала дочери зашить лямку на рюкзаке. И разобраться наконец с налоговой. Кстати, интересно, платит ли налоги человек, который уже умер? Как это вообще устроено?
Вышла, покачиваясь, из автобуса. Солнце слепит глаза и хочется пить. Где теперь искать этот дом 27? Моя героиня — угловатая бледная женщина в черном льняном платье. Правый карман платья оттягивают телефон и кошелек. В телефоне 5806 фотографий детей, 303 селфи, иногда семейных, и какие-то пейзажи, ведра, тени на стенах. Нужно сделать заплаканную фотографию, чтоб мокрые щеки сверкали на солнце. Красный нос некрасивый. Выражение лица глупое. Почему про себя страдание такое красивое, утонченное, а в камере я — дура-дурой.
Ей нужна квартира 14, но тут вообще нет номеров. Фамилии, детские рисунки, какие-то украшения с минувших праздников. Я так хотела умереть старушкой с десятком внуков, я же была всегда уверена, что умру старушкой. Буду классной бабушкой, пекущей внукам вафли. Опять сыро.
— Извините, я за вафельницей?
— С вами все в порядке?
— Немного сегодня расклеилась. Ну, у всех бывает. Особенно сейчас.
— Хотите воды?
В квартире 14 живет черноволосая женщина лет шестидесяти. Пустая уставшая квартира заставлена тусклыми коробками. Переезжают — думает героиня.
— Вот она, вафельница. Так ни разу и не пекли в ней ничего. Подарили — не пригодилось.
— А можно воткнуть в сеть? Проверить, работает ли?
— Да, конечно, вот тут можно, на кухне. Точно ничего не хотите?
— Можно в туалет у вас схожу?
Героиня садится на унитаз. Утыкается лицом в ладошки. Слушает журчание. Нельзя сидеть и реветь в туалете неизвестных людей. Прекрати. Прекратись. Непонятно, сколько она там. Время идет как-то невычисляемо.
Поворачивает ручку.
— А, я забыла вам деньги отдать. Сколько?
— Берите так.
— Чего вы? У меня же есть деньги.
— Ее подарили, и я вам ее дарю.
— Спасибо вам. Я буду детям вафли печь. Они очень мечтали. Ой.
— Извините.
— Извините, я что-то не то сказала?
— Все в порядке. Вы же сами сказали, у всех бывает, особенно сейчас.
— Вам точно не нужна помощь?
— Нет, спасибо. Хороших вам вафель.
— Спасибо вам еще раз. Ну, я пошла тогда.
Ступеньки подгибаются под ногами. Луч падает на белую картонную коробку с желтой вафельницей.
Нужно купить муку, масло, ванилин, замороженные ягоды… Вот дети будут рады. Какая-то мерихлюндия навалилась. Чего это я? Соберись, книга планов и предложений.
Черноволосая женщина смотрит в окно в сторону автобусной остановки. Дочь с внуком разбились насмерть 1 год и 3 месяца назад, накануне она подарила дочери эту вафельницу. И только неделю назад смогла зайти в квартиру и начать собирать вещи. Вот опять кто-то звонит. Пришли за детским велосипедом, наверно. Тоже так отдам. Подарю. Пусть людям полегче будет.
