Однажды мы нашли за домом дохлого голубя. Что он был точно дохлый, мы поняли сразу: он не двигался, не боялся нас, был холоден, и кто-то отъел ему голову. Он лежал в траве, печально уткнувшись окровавленным огрызком хребта в асфальт. На всякий случай мы потыкали его палочкой.
Настроение, прежде такое солнечное, как и полагается в июле, когда тебе девять, как рукой сняло. Мы с Янкой никогда раньше не видели мертвых птиц так близко. Или видели, но старшие не подпускали. Зато теперь можно было изучить этого голубя во всех подробностях, рассмотреть темные переливчатые перья на крыльях, серых пух на пузике, скрюченные когтистые лапки.
Восторг от такой невероятной возможности мешался с грустью; грусть – с легкой брезгливостью. Он еще не пах, но после прикосновения к твердой, будто бы ненастоящей тушке, хотелось вытереть руку о штаны.
Закончив осмотр, мы решили, что, как и всякое умершее существо, надо его похоронить. Ни я, ни Янка никогда еще не были на похоронах, но знали, что хоронят в земле. Безголовый голубь упокоился на дне небольшой ямки, а сверху мы принесли ему цветы, как в кино. Постояли печальные, как положено.
А потом лето снова закружило нас в своем водовороте. Димон с пятого этажа согласился погонять с нами на великах, и мы все вместе носились до самого обеда. Моя темная коса развевалась по ветру, и я представляла себя принцессой Леей из Звездных Войн, удирающей от штурмовиков через космос. Наверное, Янка представляла про себя то же самое, но ее волосы были светлее, и лицо покруглее, поэтому я была спокойна.
В обед мама кормила нас котлетами и картошкой, а солнце призывно посылало нам свои лучи из окна. Прежде чем опять убежать на улицу, я успела спросить маму, как проходят похороны, и она поделилась интересными подробностями.
Выскочив на свободу, мы бросились к клумбе, за которой упокоился наш голубь: надо было проведать, вдруг что. Раскапывать не стали, придется ему обойтись без савана и гроба. Батюшки у нас тоже не было, но мы с сестрой воткнули в землю перекрещенные палочки, закрепленные травой. Надеялись, что хоть это поможет нашему голубю попасть в рай.
А потом прибежали Настя с Серегой, наши соседи со второго этажа. У них были пупсики-близняшки, одного из которых я уже давно мечтала заиметь, но Настя все кормила меня завтраками. Янка наверняка тоже мечтала. Мы принесли пластиковых зверей и солдатиков, и устроили большую битву в песочнице. Я надеялась, что в процессе один из пупсиков потеряется в песке, и я найду его назавтра. Но и в этот день чуда не случилось. Битва была отменная, мы все так вошли в роль, что чуть сами не подрались. Расходились все в песке и зеленом травяном соке, но дико довольные.
Кончался очередной счастливый день бесконечного лета. Солнце закатывалось за многоэтажки, посверкивали антенны на крышах, ворковали и рассаживались по верхотуре еще живые голуби. Мы, как большие, не дожидаясь маминого крика из окна, сами прошествовали домой.
Ближе к вечеру папа привез малышню: трое карапузов от двух до семи лет (все, кто младше, тогда считались карапузами, и Настин Серега, кстати, тоже) визжали от восторга, увидев нас. Как будто их не было целый месяц, а не пару дней. Мы тоже радовались, завозились на ковре в куче игрушек, и Мишаня напоролся рукой на автомат у солдатика. Было немного крови и много слез.
Вскоре все помылись, поели и успокоились. Родители включили телевизор, но фильм был взрослый и неинтересный, и тогда мы решили поиграть в похороны. Хоронили пластмассовую лошадку. В этот раз все должно было пройти как надо: ее завернули в кухонную тряпочку, положили в коробку из-под папиных сигарет (морда немного вылезала, но что поделать) и сделали ямку в ворохе покрывал. Соорудили крест из спичек. В роли батюшки была кукла Диана. В роли гостей – весь мягкий зоопарк, который водился дома.
Мы с Янкой все делали уверенно и серьезно, поясняя ошарашенной мелкоте, что происходит. И как-то так получилось, что мы с ней прониклись первые. Сначала всхлипнула я, пытаясь удержать слезы, потом сестра… И вот уже ревущие карапузы втягивают сопли, размазывая влагу по лицу. Двое самых мелких так даже подвывали.
Видимо, поэтому на похороны явились также мама с папой, которым мы помешали смотреть их скучное кино. Узнав, что происходит, они разогнали нас в разные углы, утерли слезы и сопли, объяснили, что игрушечные лошадки не умирают. А если и умирают, то у них будет другая жизнь, еще лучше этой, и, кстати, в холодильнике мороженое есть. Мелкотня вдохновилась, заулыбалась, потянулась на кухню. Только мы с Янкой еще сомневались: уж очень мертвым для новой жизни был тот голубь, которого мы закопали днем… Но мороженое безотказно сделало свое дело.
Перед сном все разобрали любимые игрушки. Кукла Диана отправилась спать к Таньке, которая сразу забыла, что та еще недавно была батюшкой. Я обняла своего любимого Лиса. Он был молодец, не плакал, проводил лошадку в последний путь… У Янки из-под одеяла торчало ухо Шарика. Шарик тоже не оплошал.
Когда все засопели, я все еще лежала и думала: «А ведь как здорово, если ты умираешь, то потом живешь снова, еще лучше, чем раньше. И чего это мы с Янкой разревелись, как маленькие? Вот умрем, и в следующей жизни будет лучше, чем в этой. Может быть, я стану принцессой, или, на худой конец, у меня будут пупсы получше Настиных».
А утром начался новый день. Солнце заливало комнату, мама звякала посудой, тянуло едой, призывно урчал живот. Заправляя кровать, я встряхнула покрывало, откуда выкатилась лошадка в тряпочке и пачке из-под сигарет. Я сначала хотела удивиться, а потом вспомнила, как мы ее хоронили вчера и плакали.
В этот раз я улыбнулась. Мама сказала, что никто не умирает навсегда, тем более пластмассовые лошадки. Вынула лошадку и положила в сундук к другим игрушкам.
Расправив потертое покрывало на кровати и взбив подушку, я побежала к сестрам и братьям: впереди было много часов, полных приключений, мама уже разливала чай, на улице радостно чирикали прыгучие воробьи. Небо было чистое и прозрачное, вечное. Улица, полная бесконечной жизни и временной смерти, ждала и манила нас.
