Зима подходила к концу. Какой-то куст вдруг второпях зацвёл, взорвался жёлтыми цветами-крестиками и затих. Скрытый сок начал бродить внутри деревьев, поднимаясь всё выше по капиллярам, к самым тонким, самым дальним веткам. Скоро они все зацветут.
Скоро приедет из России жена. А я почти перестал пить.
Я гулял с собакой и ждал весну. Хорошо бы успеть купить цветы к её приезду, но главное – колу-зеро, яйца и клубнику. Без цветов она легко обходится и покупает их сама, а без ягод на завтрак грустит.
За день до отъезда из Москвы прислала кружочек. Из-за разницы во времени, да и оба заняты всё время, присылает кружочки. Кудрявая, весёлая, смеётся. Говорит: ко всему нашему пиздецу у меня по ходу нашли онкологию. Пока не точно, взяли материал на обследование, до 20-го должны сказать. Такие дела. А ещё я поняла почему он называется «рак»: на него когда смотришь через узи у него реально как будто такие клешни он в тебя запускает.
Запостила в сториз смешную фотку папиной собаки с перекошенной мордой, написала «привет, чудовище».
Толком не знал, как быть. Может, ничего пока не чувствовать?
Договорились «положить в коробочку», а когда результаты придут, распаковать и думать.
Но совсем не думать не получалось. Представлял, как чудовище запускает клешни изнутри в грудь моей жены.А какая стадия? Может, оно уже проникло дальше, пробралось по капиллярам до лёгких, кожи, мозга, волос, смешных пальчиков на ногах. Доползло до самых тонких веточек и там набухает, готовится распуститься, как бутон.
Если продолжить метафору, то болезнь будет цветением, а ягодой – смерть.
Спрятанные в коробочку, скрученные в бутон, готовились распуститься и мои чувства.
Страшно. Страшно болезни, страшно страха, страшно её боли. Страшно врачей, страшно больниц. Страшно что будет ничего непонятно, или ещё страшнее – очень понятно. Страшно одиночества, страшно за её папу, страшно не выдержать.
Стыдно. Что диагноз её, а не мой. Что начинаю придумывать, что буду делать, когда её не станет, как начну откладывать деньги и со всеми трахаться. Что не знаю, как ярче выразить свои чувства к ней. Что как-то недостаточно испугался что ли.
Досадно. Если бы я верил в бога, то сейчас на него бы злился. А так – не знаю на кого. Но только я окончательно понял, что люблю её, только всё как-то выровнялось, устаканилось, начало прорастать и приготовилось цвести…
После предыдущих разводов всегда наступал момент прозрения, когда я думал, как же так угораздило. И не мог развидеть – как же бывшая похожа на мою маму. И как будто и тут ждал подвоха, ждал, когда же я пойму, что и Аня – очередной персонаж в моем психотерапевтическом театре теней. Искал критерий. И нашёл, буквально неделю назад. Проверил – подходит, все галочки на месте. Здоровые отношения.
Вчера вечером (приехала уже) плакала немножко. Не столько даже этот рак шрёдингера, как-то навалилось всё вместе. Странные поведение коллег за спиной, маленькие выручки, долгие и дорогие перелёты, папино здоровье. Всё движется и растёт, как куст или корень. Но не в те стороны, куда хотелось бы. Как опухоль, расправляющая свои клешни прямо рядом с сердцем.
Врач просила написать до двенадцати. Как я напишу ей до двенадцати, если у меня это три утра? Отправила «отложку» в телеграме.
Утром проснулся в шесть на работу, она ещё спала.
Зазвонил телефон, её телефон – кто-то пробился через ночной режим небеспокойства, значит, звонили несколько раз подряд. Не услышала. Зазвонил ещё раз, опять не услышала.
Стала бы врач так звонить если бы всё было в порядке?
Стало как-то очень тихо внутри, не стал даже телеграм листать. Сварил кофе, помедитировал, пошёл на зумы.
Утром спустилась, собирается гулять с собакой. Я на рабочем звонке в наушниках, пытаюсь прочитать по ней. Не пойму. Поймала мой взгляд, улыбнулась, ушла.
Рассвело, и стало видно, что за ночь листочки появились и на красных деревьях. Весна наступает, пускает новые клешни.
Вчера были только зелёные, на догвудах, которые с белыми вонючими цветами. Она их терпеть не может, говорит пахнут мёртвой собакой. А мне нравится, кажется, что пахнет спермой.
Вернулась, готовит завтрак. Закончил рабочие звонки, подхожу, говорю:
– Ну что?
– Что?
– Ну врач написала?
– А, да, всё нормально.
