— Простите, но у нас нет…
— Извините, спасибо, — говорит она и нажимает отбой.
На восьмом месяце беременности не положено бегать по ночной Праге. Не положено выкуривать сигарету и запивать её Ballantine’s с колой-лайт. Не положено в два часа ночи звонить в пятизвездочные отели и спрашивать, зарегистрирован ли у них господин Э.
Но она делает всё это.
Марриотт был восьмым по счету. Оказывается, пятизвездочных гостиниц в Праге не так много. В телефонной трубке ровный голос портье:
— Минуточку. Соединяю.
— Алло? — родной голос.
Она помолчала. Положила трубку.
Судорожно натянула джинсы для беременных, растянутый свитер, пуховик. Вышла из дома, села за руль.
В центре красиво, давно не была. Ночь, фонари горят в чёрных лужах, запах уличных сосисок и парфюма. Туристы смеются, фотографируются, громко говорят. Парень держит волосы девушки, которая согнулась за ларьком с кебабом.
В отеле на стойке регистрации она говорит:
— Господин Э. меня ждёт. Я его жена. В каком он номере?
Портье вежливо и легко улыбается, он молодой и у него гладкий лоб:
— Простите, но мы не разглашаем информацию о гостях.
— Он меня ждёт.
— Тогда он может сам вас встретить.
Она расстегнула пуховик. Достала купюру. Портье не дрогнул. Появился биллбой с пачкой «Мальборо».
— Сигареты для господина Э., номер 724.
724. Лифты работали только по карточке от номера. Холл огромный, под потолком круглые хрустальные люстры. Она прошла в тень колонны, огляделась, возле лестницы заметила дверь пожарного выхода, толкнула. Открыто, узкий бетонный пролёт, запах влажной пыли, металлические перила. 724, значит седьмой этаж. Поднимаясь, она придерживала живот рукой.
В дверь номера она постучала кулаком. Ты открыл. Ты был в рубашке, расстегнутой у ворота и с усталым лицом. Смотрел растерянно, будто не узнавал.
За спиной — номер люкс. Гостиная, мягкий свет торшеров. Стеклянный столик, два бокала, бутылка, скомканная салфетка в розовых пятнах. Кресло как мокрый песок. За креслом закрытая дверь. Она знает, что там спальня. Он приглашал ее в Марриотт на третьем свидании. В кресле дамская сумочка.
— Мне нужно её видеть.
— Нет.
Ты преградил путь. Она шагнула вперёд. Ты схватил её за руки.
— Не надо, — сказал тише.
Она закричала.
Спальня осталась закрытой. За дверью было тихо.
— Пусти, — она закричала снова. Ты крепко держал, старался не давить на живот. Она вцепилась тебе в запястье зубами, вывернулась, схватила сумочку и побежала. Ты за ней. Тусклые лампы в пролетах пожарной лестницы. Она не оглядывалась. Надо довести тебя домой. Она знала, что ты бежишь следом. Ты догнал ее в холле, ярко освещенном хрустальными люстрами, сжал запястье, вывел на улицу. Дома она заперлась в ванной с сумкой. Ключи, розовый блеск для губ, паспорт. Светлана. Украинка.
Она села на холодный кафель, прислонилась спиной к дверце шкафа под раковиной. Колени широко разъехались, живот тяжело навалился на бедра. Дышала глубоко и шумно.В руках — чужой паспорт. Листы плотные, ламинированные, пахнут краской и пластиком. Она разрывала их, но бумага сопротивлялась, гнулась, не рвалась с первого раза. Приходилось тянуть сильнее, ногти цеплялись за гладкую поверхность, кожа на пальцах вспотела. Она кусала, сжимала челюсти до боли в висках. Слышала, как трещит картон, чувствовала, как он постепенно размокает от слюны. Откусила. Во рту — химический терпкий вкус. Она вспомнила, как плевались через пластиковую трубочку разжеванной бумагой с мальчишками в школе. Сплюнула в унитаз. Липкая масса с хлюпом упала. Снова откусила. Жевала. Отгрызала. Плевалась в унитаз липкой бумагой. Долго. Методично.
Она пыталась прожевать саму ночь, разорвать на куски, выплюнуть, смыть, чтобы она перестала существовать.
Но ночь не разжёвывалась. Только налипала на язык.
Нашему сыну семь. Я читаю ему миф об Орфее и Эвридике. Орфей спускается в царство мёртвых. Поёт. Цербер замирает. Аид смягчается и позволяет забрать Эвридику. Она последует за ним, но ему нельзя оглядываться. Надо верить.
Детское сопение, я закрываю книгу и думаю о той ночи. Прорваться в мёртвый мир, схватит за руку и вывести наружу. За окном должен гореть фонарь, но видимо перегорела лампочка.
Где-то далеко, в другой части города, в номере люкс, открывается дверь спальни.
Где-то там у кого-то остаётся пустая дамская сумочка в кресле.
Где-то дрожит лестничный пролёт, пахнущий пылью и металлом.
Я думаю о той ночи. Прорваться в мёртвый мир, схватить за руку и вывести наружу. Я думаю, кто был кем в ту ночь. Кто вёл, а кто шёл следом. Кто был мёртв, а кто жив. Кто воскрес, а кто остался там, за закрытой дверью.
Я глажу щенячье пузико нашего сына и закрываю глаза. В темноте кто-то идёт за мной. Или это я иду за кем-то.
