По невыдуманному рассказу
Я жила в северном городе, моя бабушка — в южном, а между нами — граница. В обоих наших городах было море, только у бабушки теплое, в котором можно купаться. Бабушка говорила, что по ночам над морем летает жар-птица и греет его своим огнем. Бабушка любила объяснять сказкой не только сложные, но и простые вещи. Слушать в детстве красивые сказки — счастье. Если бы у меня сейчас была дочь, я бы сказала ей, что в бабушкин сказочный город прилетела жар-птица из-за моря, ужасная и огненная. Говорит, любуйтесь мной, поклоняйтесь мне, я ваше счастье и спасение. Принесла боль и морок, помахала огненными крыльями и сожгла город. Остались лишь руины. Но у меня нет дочери, а себе я не рассказываю сказки. Я в них не верю, как не верила историям бабушки. Она бы сейчас сказала, что моя родина, как огромный василиск, слепленный из разных зверей и отравленный своим ядом, отгрызалась от остального мира, иногда кусая и самоё себя — то по ошибке, то по неуемной злости. Я объясняла это по-другому, но все равно уехала из страны, а бабушка осталась в городе-сказке. Я потеряла с ней связь. Горячие линии раскалялись от моих звонков, но не давали ответа. Я совсем потеряла покой, а одной воли было недостаточно для счастья.
Прошло время, и туда, где раньше был бабушкин город, стали пускать людей с паспортами, как у меня. Я собралась и поехала искать. Я пробиралась туда, где раньше стоял город-сказка, проездом через родину, через долгие проверки, через тряску в душном автобусе. Я ходила там, где можно было ходить, и расспрашивала людей, которых можно было найти, не видели ли они мою бабушку. «Ищешь? Тут ищи-не ищи, ищи-не ищи... Может, лучше и не искать». Но я продолжала. Мне сказали, что, может, ее увезли, а может, она осталась здесь, под развалинами большого дома для старых людей. Возможно также, что она выбежала из дома с другими старыми людьми, но их решили никуда не везти, потому что они старые, и закопали так, будто бы они и не выбирались из дома. На всякий случай я постояла на коленях возле развалин, но я не была уверена, что делаю правильно. В свой первый приезд я так и не нашла бабушку.
Я приехала во второй раз. Здания вырастали на глазах, город-импостер вместо старой сказки. Я торопилась, пока новые дома не вытеснят вместе с руинами и следы моей бабушки. Когда я шла мимо нового дома, мне преградил дорогу мужчина и попросил не ходить здесь и обойти, потому что тут лежит его жена. Я посмотрела и никакой жены не увидела, только ровный тротуар и новый газон под окнами первых этажей. Но я обошла, как он просил. В этот раз нашлись люди, которые с моего прошлого приезда искали за меня и расспрашивали и тех, кто возвращался, и тех, кого они находили где-то далеко и кто не собирался возвращаться. Мне сказали почти точно, что бабушку увезли через границу.
Я думала, что сделаю это еще не скоро, но я вернулась на родину не проездом, а надолго. В другой город, гораздо южнее того, где я жила. Я написала родителям. Мама не захотела со мной встретиться, ведь я делала ее несчастной. Счастье — это любить родину и иметь детей, которые любят родину. А папа приехал на несколько часов. Мы встретились на вокзале. Он ничего не сказал, но я поняла, что он соврал маме, куда едет. Счастье для него было в том, чтобы не злить маму, и в том, чтобы увидеть меня, пусть и украдкой. Он дал мне денег и даже привез пару моих старых вещей, которые оставались в их квартире. Он не знал, что они лежат просто так и что я давно их уже не носила. На прощание он снова извинился за маму и попросил не обижаться на нее. У мамы сильный характер, она такая — идет до конца, остается верной. Он не уточнил кому. Я не поняла, хорошо это или плохо, что папа до сих пор восхищается мамой.
Я встретила бабушку в доме для старых людей из южного города, обшарпанном и ветхом, но совсем не разрушенном. Я видела, что этот дом будет стоять еще долго, разрушаясь самостоятельно. Бабушка меня не узнала, но обрадовалась мне. Она вообще всему радовалась тогда, когда я ее снова встретила. Она светилась от счастья. С ее лица не сходила улыбка. Я рассказала ей, что я ее внучка, которая каталась на стареньком красном велосипеде, когда гостила у нее. Тогда бабушка вспомнила и велосипед, и меня, и очень обрадовалась, что я выросла. Она расспросила меня, как я жила с тех пор. В ответ бабушка рассказала мне, как жила в темноте и ела крыс. Она путала то время, когда ела крыс маленькой девочкой, прячась от первого по счету огромного чужого зла в своей жизни, и настоящее, когда ей снова пришлось их есть и прятаться. Я поняла, что после этого бабушка перестала стареть, а стала жить назад и скоро совсем исчезнет. Из нас двоих я была старше. Я обняла бабушку-девочку на прощание и порадовалась, что скоро она забудет и про крыс, и про подвалы, потому что время отмотается еще и еще, к тому времени, когда она нянчила меня, к молодости, когда она растила мою маму, к несытому, но счастливому детству со скудными игрушками, сквозь другую войну к времени без войны, а затем она вернется в теплоту материнской утробы и станет просто светящейся точкой, как и все мы в конце концов. Через неделю так и случилось: я видела отблеск этого света, когда бабушкины глаза закрывались в последний раз.
После похорон я позвонила папе и рассказала про бабушку и про крыс. Он вздохнул и уточнил, можно ли ей верить, она ведь любила рассказывать сказки. Я сказала, что сказки умерли еще раньше бабушки. Береги себя, сказал он на прощание. Я не знала, буду ли еще звонить. Но я знала, что больше не вернусь. А еще что я больше никогда не захочу быть счастливой.
