Когда началась война, Гена решил покончить с собой.
На четвёртый день стало понятно, что Гена не справляется. Пятницу, субботу и воскресенье Гена пропил насквозь. Проплакал. Прочитал все новости.
А в среду Гена — Геннадий Иннокентьевич — поздравлял пацанов с Днём защитника отечества.
Гена был учителем в школе, трудовиком. Гена был дураком. Не читал новостей, не верил в бога. Ну про Немцова что-то слышал. Про Союз Правых Сил. Но когда это было. Гена так и не понял, почему правых, если он сам оказался левым. Он с детства путал. И стал трудовиком. Нравилось дерево. Нравилось забивать гвозди. Нравилось, что получается табуретка.
Гена вёл уроки так: брал с верстака палку и замахивался на пацанов.
— Страшно? — спрашивал.
— А если таких четыре? — спрашивал.
— А если ещё — хоба! — И вынимал из-за спины сиденье.
Пацаны хохотали, хорохорились.
— Страшно? — спрашивал Гена. — А если — красиво?
Гена уходил за шторку, одёргивал её изнутри и улыбался пацанам, сидя на табуретке.
— Что вы хотите делать? — спрашивал. — Как вы хотите это делать?
Гена был дураком. И не был Тедом Лассо. Зрители не любили его. Не те, которые на трибунах кричат: «Дрочила!», а те — для кого это всё. Которые купили подписку на «Apple TV+». Ну или посмотрели без смс и регистрации. Гена жил в России, его зрителям пиратство доступнее покупок. Роднее.
Когда началась война, Гену многие спрашивали, где он был восемь лет. Не лично. Не прям Гену. Но Гена много думал: где он был тридцать восемь лет. Почему для России даже в шутку невозможен Тед Лассо. Почему это всё равно получается Нагиев. И что Гена сделал сам, чтобы его не били.
Пацаны называли Гену «Гендич». «Геннадий Иннокентьевич» не умещалось в их незрелых ртах. Это было чересчур для их мозгов, в которых от короткого имени одноклассницы случалось замыкание. А в сердцах умирали целые галактики. Конечно, им хотелось махать палками и рвать глотки. Рвать на одноклассницах колготки, а не сажать их на красивые табуретки. Гена тоже был пацаном. Гена знал, что не все пацаны превращаются в людей. Это трудная эволюция. Её надо воспитывать, выращивать, выравнивать — из самого зерна. А Гена учил сразу табуреткам. Таким он был трудовиком. Он знал, но — забыл. Как теорему по геометрии. А была ведь пятёрка. Но когда это было.
В восемнадцать Гена откосил от армии. Проглотил какую-то херню, и у него нашли язву желудка. Тогда такое ещё прокатывало — если на язве ценник в дохуллион долларов. Гена не понимал, зачем глотать херню, но мать сказала: надо. А Гена был дураком. Не поступил ни в какой вуз, провалялся два года на кровати. Без язвы и без целей на будущее. Как будто заранее знал, что его не будет.
Гене не хотелось работать. Гена не помнил ни одного дня, когда хотелось. В школе Гену травили за кудрявые волосы и картавость, и он воспользовался. Стал прогуливать. Он правда был кудрявым, правда недоговаривал «Р». Ему правда было обидно. Одноклассники просто не знали, что Гена ещё и гей.
В начале одиннадцатого класса Гена сказал матери, что бросает школу. Мать сказала: «Какое, блядь, бросаешь?!». И Гена не бросил. Но ничего светлого ему не светило. С такими оценками и посещениями — только завод. То есть армия. А потом случились те два года, когда мать очень сильно отъебалась от него. Может, она хотела девочку? Тогда ещё не изобрели депрессию. И тем более не изобрели матерей, которые умеют в чуткость к своим детям.
Гена так и не понял, как стал трудовиком. Никто в нём это не воспитывал. Отец ушёл раньше, чем Гена успел его опознать. От отца не осталось табуреток, отец их даже не ломал. Или Гена не помнит. Была только любовь к дереву и к гвоздям. Она подтолкнула Гену в педагогический колледж. Ничего лучше Гена не придумал.
А кто не умеет делать табуретки? У кого нет рук? Есть художник, который рисует картины хуем, и их покупают за миллион денег. А у художника есть руки. Есть пианист, который играет концерты ногами. И у него нет рук. Есть много примеров, когда ничего не мешает быть тем, кем хочется. В этих людях есть что-то — чего в Гене не было. Может быть, щепотки, которая всю кастрюлю супа делает вкусной.
В Гене не было специй, чтобы продавать эту хуету таким же заблудившимся.
Гена, получается, был почти что Иисусом. Плотник, гей. И отец им так же не дорожил. А был ли отец вообще? Сегодня непорочное зачатие — это когда две лесбиянки покупают семя у здорового человека и выращивают. Сегодня за такую формулировку Гену отменили бы, если бы он был известен чуть меньше Нагиева.
Но Гена, слава богу, был всего лишь трудовиком, и даже твиттер не вёл. До 29-го февраля. Когда проснулся не от будильника, а с похмелья. И написал свой первый твит: «Слава Україні!». Никто не знал, что это написал Гена, Геннадий Иннокентьевич, трудовик из МБОУ СОШ №42. Твит проторчал полтора года с нулём лайков.
Гена за эти полтора года побрился налысо. Выправил с логопедом недоразвитую «Р». Запаролил ноутбук. Подписался на ОВД-Инфо. Выучил три главные статьи Конституции. Не спился, не умер.
Гена остался с пацанами. Ему нравилось дерево. Нравилось, что девчонки просятся на уроки труда. Нравилось, что на уроках «о важном» можно рассказывать о табуретках.
Не нравилась своя трусость.
