На краю России не частушки и не борщ. Ничего вдали, а за спиной десятки японцев, которые приехали сюда в самый холод, чтобы под стеклянной крышей и северным сиянием зачать ребенка. Почему-то в нечетном количестве. «Один запасной» - подумал Ваня. Погода была пасмурная. Японцы прятались в домиках, смотрели с надеждой в потолок. В такой темноте ничего не было видно. Слышно только, как океан раз за разом вступает в бой с берегом, нещадно и шумно со всей силой разбиваясь о Россию, пытаясь сдержать её в её же границах. Ваня съеживался от каждого удара, отползая обратно за полярный круг, но волна опять отходила — Ваня разъёживался и ждал, когда снова накатит. Темно. Ваня чувствовал себя плохо от несменяемости времени суток. Мнимое полярное солнце уже второй день издевалось над ним, каждый раз почти достигая края неба, снова уходило вниз, погружая всё в тьму, так ничего не осветив. Здесь в сутках было двадцать четыре часа только для того, чтобы местный поселковый магазин «Продукты24» существовал вечно. Это единственный в посёлке источник пряников за триста рублей и бесценных слов. Только здесь они звучали вслух, отражаясь эхом о банки тушенки и бутылки водки, поглощаясь искусственными бананами в корзинке и жадными на диалоги редкими покупателями. Слова раздавались бессмысленные, часто нецензурные, ещё чаще только сухие числительные, но настоящие. Японцев не любили здесь - они привозили хорошие слова, глубокие, но как говорили местные, они были импортными и непонятными. Но каждый местный старался как можно дольше оставаться у прилавка, ведь стоило отойти на двадцать семь шагов в любую сторону от магазина и слова оставались только в головах не озвученными и плотно утрамбованными, как шестимесячный снег под ногами.
Ваня вздрогнул от вибрации в штанах. Он достал ещё теплый телефон — на часах полночь, 24 декабря. На экране горело сообщение: «Сына, с Днём Рождения! Мама.» Ваня решил, что перезвонит позже. Нужно наконец сказать. «А что будет, если она больше не будет со мной разговаривать? Как же я буду без неё?» — спросил молча. Ваня в садике уже чуть не лишился матери. Она так и сказала: «Мне так было стыдно за тебя. Надо было тебя там и оставить. Так бы и остался бы в садике. Я бы тебя не забрала». Эти слова до сих пор отсвечивали откуда-то изнутри. Всего-то Ваня не хотел играть с Яной в скорую помощь и хотел без Яны. Она стояла на пути машины на участке их садиковской группы и верещала, взывая к Галине Алексеевне —тучной воспитательнице. Яна — тупая дура. Галина Алексеевна — мразь. Спелись. А ведь Ване было так трудно фантазией сдвинуть с места эту вбитую в песок машину. А еще сложнее было её разогнать. Яна стояла прямо на пути. Пришлось её спасти от аварии исцеляющим кулаком и толчком в песочницу. В итоге Ваня стоял в углу до полдника, а Галина Алексеевна все рассказала маме. В тот момент первый раз было страшно потерять маму. Что она просто больше не придет в садик и придется остаться с тупой дурой и мразью на всю жизнь.
Сегодня было страшно во второй раз. Без мамы оставаться в день рождения совсем не хотелось. Примерно так же не хотелось тогда играть с Яной. Но сейчас этому дьяволу Ваня был готов продать свою свободу выбора. Он был готов играть с Яной в скорую помощь всю оставшуюся жизнь. Только чтобы через пятнадцать минут, после звонка Вани, услышать снова мамин голос. С моря можно было хоть ракушку привезти, потом год слушать это самое море. Мама даже не умела голосые записывать. Ничего не останется от неё. Тогда может не говорить и молчать всю жизнь, как сейчас. Как здесь на краю. Но нельзя быть вечно на краю.
Вторая вибрация телефона. Сообщение от Йоханнеса. «Ты где? Не хочу до тебе прозвониться». Ваня улыбнулся. Почти идеальный русский Йоханнеса прозвенел в ушах тихим текстом. Стало точно теплее. Через два дня Ваня уедет из России в Германию. На три месяца. А потом на следующее утро после трех месяцев и вовсе навсегда. Надо звонить, прямо сейчас. Ваня выпил самого дорого вина из «Продуктов24». Оно же было и единственное, спрятанное под прилавком для председателя поселка на Новый Год. Но председатель умер неделю назад и вино достали для пока ещё живых жителей и гостей этого поселка. Спиртовые пары сразу ударили по нервной системе, Ваня набрал знакомый двадцатилетний номер телефона с шершаво-нежной надписью «Мама».
Гудок, тишина, гудок погромче, тишина, удар волны с гудком, шум взятой трубки.
— Алло, Ваня?!
— Да, мам, привет!
—С Днем Рождения, сынуля! У нас уже утро! Решила тебе написать! Ты где сейчас?
— Я в Териберке. Возле Мурманска.
— Ах жук! А почему ты ничего не сказал? Вот чудо в перьях! Ой, ты, наверное, в роуминге! Я быстро! Желаю тебе, чтобы ты счастлив был, как ты это умеешь! И чтобы девушку нашел хорошую, чтобы..
—Мама, мама, прости! У меня тут совсем плохая связь. Подожди. Она в любой момент пропадет. Мне нужно тебе сказать!
— Что случилось?
— Мам, мне это.. Мне тяжело говорить… В общем, мне не нравятся девушки.
Наступило молчание и какой-то не мамин вздох.
—Что ты имеешь ввиду?
—Я гей, мне парни нравятся. И…я уезжаю скоро в Германию к Йоханнесу, я тебе про него рассказывал. Мы с ним не просто друзья.. Помнишь я рассказывал про него?
Удар волны, но ответа было не слышно.
—Мам, алло! Мама.. Ты слышишь?
Ваня посмотрел в экран телефона. Горела красная большая замёрзшая перечеркнутая батарейка. Ваня стал быстро по карманам искать аккумулятор, но он был оставлен в съемной квартире. Ваня посмотрел ещё раз в экран телефона. В нём отражался кусок чистого неба. Были видны звезды и всполохи сияния. Ваня оставался на краю России ещё десять минут. Возвращаясь назад ближе к полярному кругу он слышал, как под стеклянными крышами у японцев в такт волн зарождалась новая жизнь.
