Я проснулся, умылся, позавтракал, долго провозился с носками и новым ремнем, повесил на плечи рюкзак, взял в руки букет георгин, бережно завернутый бабушкой в газету, и пошел во второй класс. На улице светило солнце и еще не выветрился запах ушедшего вчера лета.
До школы было совсем недалеко, через дорогу и потом направо. Пять минут и ты уже пришел. По пути мне встретилась собака. Неприметная, серая, худая, с седой шерстью на морде. Она посмотрела на меня, наверное, что-то подумала, и отбежала в сторону. Может, ее испугал мой букет, может шум проехавшего мимо грузовика. Я пошел дальше и забыл про нее.
У дверей меня поджидал Гаврилов. В прошлом году, от него я узнал, чем отличается простой щелбан от фофана. Фофан бьют с оттяжкой, средним пальцем. Выходит больнее, чем от обычного щелбана. После фофанов у меня несколько дней не сходили шишки на голове. Гаврилов знал об этом, и каждый раз предлагал освежить их. Еще ему нравилось делать мне лося. Он просил, чтобы я прижимал ладони ко лбу в виде лосиных рогов, растопырив пальцы. После этого Гаврилов сильно замахивался и бил кулаком по “рогам”. Если удар проходил, меня относило в сторону на несколько шагов. Однажды я даже упал, издав крякающий звук. Гаврилов и его друг, Бараков, долго смеялись и просили повторить “уточку”.
Гаврилов отвел меня в сторону и как обычно, “по-братски” пробил в плечо. Рука онемела, и букет георгин упал на землю. Я сразу стал растирать ушиб.
— Деньги есть? — спросил Гаврилов.
Я покачал головой.
— А найду? — он ощупал пиджак, заставил вывернуть карманы брюк.
— Можно идти? — спросил я.
— Разувайся, — потребовал Гаврилов.
Я помедлил, но потом присел и стал расшнуровывать новые черные школьные ботинки, которые мы с бабушкой долго выбирали на рынке, присматриваясь, прицениваясь, споря, брать на вырост или впритык.
Гаврилов повертел оба ботинка в руках, прощупал внутри, разочарованно вздохнул и отбросил их в сторону.
— Завтра принесешь, понял? — он взял меня за края пиджака и не моргая смотрел в упор. Я не выдержал его взгляда.
—Ссышь? — усмехнулся Гаврилов. Он отпустил меня и пошел обратно к школьному крыльцу, нарочно наступив на георгины.
Я подобрал ботинки и обтер их рукавом от пыли. Потом приспустил правый носок и проверил сложенные в трубочку деньги на обед. Как мог привел в порядок помятый, уже не свежий букет, и побежал на линейку.
***
В конце первой четверти одна за одной шли контрольные. Гаврилов завел меня в туалет на перемене и сильно ударил ладонью по шее:
— Самый умный, что ли? — спросил он, — Теперь “леща” за каждую пятерку будешь получать. Шея как у гуся станет, - подмигнул он и вышел. Я намочил носовой платок в холодной воде, хорошо отжал его и приложил к шее. Сразу стало холодно, и боль отступила.
На контрольной по математике я специально сделал ошибку в расчетах. Четверка тоже была хорошей оценкой. В диктанте не поставил две запятые. Но потом неожиданно получил пятерку за поведение на уроке труда.
После уроков, Гаврилов и Бараков затолкали меня под лестницу. Сюда сносили поломанные парты и стулья.
— Тебя предупреждали? — Гаврилов держал в руках хозяйственную сумку.
— Я не хотел пятерку, — оправдывался я, — И это же не контрольная, а просто за поведение.
Гаврилов одел мне сумку на голову и стянул ее, чтобы не проникал свет.
— Правила простые, — объяснил он, — Угадываешь, кто тебя коснулся, выиграл. Не угадываешь, продолжаем.Играем, так сказать, до твоей полной победы.
Потом один из них сделал мне поджопник.
— Говори, кто, — раздался сзади голос Гаврилова.
— Вася? — предположил я.
— А вот и нет, не я, — засмеялся Бараков.
Меня сильно толкнули в спину. Я не удержался и повалился на кучу поломанной мебели.
— А сейчас кто? - спросил Бараков.
— Лешка, ты был? — снова гадал я.
—Не-а, — ответил Гаврилов, — снова мимо.
Чьи-то руки меня подняли и тут же толкнули в грудь. Я ударился головой о стену.
– Ты там нормально? — Гаврилов стянул с меня сумку.
Голова кружилась, и я тер рукой ушибленный затылок.
– Ладно, по последнему разу, договорились? — Гаврилов снова, не мигая, смотрел на меня. Я кивнул. Они пнули меня еще по разу, уже не так сильно, и отпустили.
***
В конце ноября выпал первый снег. Он сразу стал грязным и липким. Я шел через школьный двор и увидел столпившихся у гаражей одноклассников. Одни смеялись, другие размахивали руками, некоторые отходили, качая головой. Я подошел ближе. И увидел Гаврилова. Он с силой бросал тяжелые, мокрые снежки в проем между забором и гаражом, откуда раздавался то злобный лай, то повизгивание.
— Дворняга застряла, – объяснили мне. Я заглянул в проем. Там, забившись в угол и ощетинив пасть, сидела та самая старая серая собака, которую я встретил по дороге в школу в сентябре.
— Не загораживай, — оттолкнул меня Гаврилов. В руках у него вместо снежков теперь были большие камни.
— Собаке собачья смерть, - крикнул он и стал забрасывать животное камнями.
Никто его не останавливал. Мы все стояли и молчали. А собака скулила, протяжно, от злобы, и боли, и отчаяния. Из окна спортзала высунулся физрук и матом стал кричать на нас. Его ругань вывела всех из оцепенения. Гаврилов бросил камнем в последний раз и побежал. Остальные тоже стали расходиться, не решившись заглянуть в проем, где теперь было тихо.
***
Глаза собаки были голубыми, как вода в море. Она вилась вокруг ног, стараясь лизнуть меня за руки. Я гладил ее жесткую шерсть, чувствовал холодок мокрого черного носа. Собака повизгивала от удовольствия и смотрела, смотрела, смотрела на меня добрыми печальными глазами.
Я кричал во сне. Бабушка проснулась и растолкала меня.
— Ты чего? — трогала она меня за лицо, пытаясь понять, что случилось.
— Трус! Трус! Трус! — ревел я, прижавшись к ее теплой щеке.
Бабушка сделала сладкого чая и поила меня из ложечки. Все еще всхлипывая, я сидел на краю кровати, укутавшись в одеяло. Покусанные губы раздражали чешуйками засохшей кожи. Я облизывал их, смачивая сладкой слюной. Мне не хотелось ничего, просто сидеть и смотреть как постепенно светало за покрытым инеем окном.
